Александр Николаевич Бенуа
Художник, критик. Историк искусства, режиссер. Один из идеологов объединения "Мир Искусства".
В записной книжке Станиславского за 1907 г. можно прочесть: “Советую обратить внимание на Бенуа и его группу”. Бенуа откликался на деятельность МХТ в “Художественнных письмах”, с которыми с 1908 г. регулярно выступал в газете “Речь”.
В феврале 1909 г через Добужинского ему было передано предложение театра выбрать пьесу для совместной работы. Завязалась переписка. В одном из его писем читаем: “Я убежден, что лишь с Вами можно сделать что-либо близкое к совершенству... Я займусь Мольером и постараюсь изложить Вам свой взгляд на способ его «реализации»”. Сразу определилось, что в мольеровские спектакли войдут “Мнимый больной” и “Тартюф”, но состояние Станиславского после перенесенного в Кисловодске тифа заставило отложить начатое. Можно предположить, что отсрочка была обусловлена также несовпадением эстетических установок Бенуа с натурой и способом работы Гордона Крэга, которым в ту же пору увлекался Станиславский. Художник весьма жестко отозвался о “Гамлете” английского режиссера.
Репетиции Мольера начались с сентября 1912 г. Бенуа выступал тут не только художником, но и постановщиком совместно со Станиславским, оценившим так его работу: “Он прекрасный режиссер-психолог и великолепно и сразу схватил все наши приемы и увлекся ими”.
Последовавшая незадолго до окончания работ смерть К. В. Бравича, репетировавшего роль Тартюфа, вынудила заменить “вторую пьесу” — перед “Мнимым больным” играли “Брак поневоле”, сорежиссером Бенуа в этой постановке был Немирович-Данченко. Присущие художнику знание эпохи и вкус к мольеровской разумной театральности, по-своему дружной с бытом, определили тон спектакля, прославленного тем, как тут играл Аргана Станиславский. Не стремясь реставрировать старинный театр, Бенуа увлекал актеров чувством старинной жизни, ее красочных и забавных реалий, ее стиля. Этому стилю он умел подчинить не только решение декораций и костюмов, но и ритм, пластику мизансцен, общую атмосферу и самую актерскую игру, свободную от «мольеровских» штампов и в то же время пронизанную чувством места и времени действия, чувством авторской манеры. Тем же уверенным ходом к сердцевине авторской манеры Бенуа шел в «Хозяйке гостиницы» Гольдони.
Спектакли были изящны, полнокровны до дерзости и неотразимо смешны. Сближение Бенуа и театра, где высоко ценили не только его художественную культуру, но и деловой ум, привело к тому, что он несколько лет входил в дирекцию.
Перед войной 1914 г. он начал работу над «Коварством и любовью» Шиллера, но спектакль не состоялся. Следующей постановкой стали маленькие трагедии Пушкина. Материал был не вполне в средствах Бенуа — режиссера и художника. Он давал в Пушкинском спектакле мрачную улицу средневекового города, кладбище с сумрачными деревьями на окраине Мадрида, монументальный кабинет Сальери; он искал — как и в комедиях — тон и стиль чужого быта; но спектакль, слишком пропитанный историческим и бытовым «подтекстом», приобретал грузность; отяжеленным выглядел рисунок психологии; терял легкость стих.
После Пушкинского спектакля в журнале «Любовь к трем апельсинам» появилась весьма резкая статья Мейерхольда, постоянного оппонента Бенуа и его уравновешенного традиционализма. Впрочем, далеки от восторга были и отклики благожелательных критиков.
Неудача привела к взаимному охлаждению МХТ и Бенуа, который сначала временно, а затем насовсем снял с себя официальные обязанности и творческих контактов не возобновлял.
В пространных мемуарах, написанных художником в эмиграции, рассказ обрывается, не дойдя до встречи с МХТ.
В феврале 1909 г через Добужинского ему было передано предложение театра выбрать пьесу для совместной работы. Завязалась переписка. В одном из его писем читаем: “Я убежден, что лишь с Вами можно сделать что-либо близкое к совершенству... Я займусь Мольером и постараюсь изложить Вам свой взгляд на способ его «реализации»”. Сразу определилось, что в мольеровские спектакли войдут “Мнимый больной” и “Тартюф”, но состояние Станиславского после перенесенного в Кисловодске тифа заставило отложить начатое. Можно предположить, что отсрочка была обусловлена также несовпадением эстетических установок Бенуа с натурой и способом работы Гордона Крэга, которым в ту же пору увлекался Станиславский. Художник весьма жестко отозвался о “Гамлете” английского режиссера.
Репетиции Мольера начались с сентября 1912 г. Бенуа выступал тут не только художником, но и постановщиком совместно со Станиславским, оценившим так его работу: “Он прекрасный режиссер-психолог и великолепно и сразу схватил все наши приемы и увлекся ими”.
Последовавшая незадолго до окончания работ смерть К. В. Бравича, репетировавшего роль Тартюфа, вынудила заменить “вторую пьесу” — перед “Мнимым больным” играли “Брак поневоле”, сорежиссером Бенуа в этой постановке был Немирович-Данченко. Присущие художнику знание эпохи и вкус к мольеровской разумной театральности, по-своему дружной с бытом, определили тон спектакля, прославленного тем, как тут играл Аргана Станиславский. Не стремясь реставрировать старинный театр, Бенуа увлекал актеров чувством старинной жизни, ее красочных и забавных реалий, ее стиля. Этому стилю он умел подчинить не только решение декораций и костюмов, но и ритм, пластику мизансцен, общую атмосферу и самую актерскую игру, свободную от «мольеровских» штампов и в то же время пронизанную чувством места и времени действия, чувством авторской манеры. Тем же уверенным ходом к сердцевине авторской манеры Бенуа шел в «Хозяйке гостиницы» Гольдони.
Спектакли были изящны, полнокровны до дерзости и неотразимо смешны. Сближение Бенуа и театра, где высоко ценили не только его художественную культуру, но и деловой ум, привело к тому, что он несколько лет входил в дирекцию.
Перед войной 1914 г. он начал работу над «Коварством и любовью» Шиллера, но спектакль не состоялся. Следующей постановкой стали маленькие трагедии Пушкина. Материал был не вполне в средствах Бенуа — режиссера и художника. Он давал в Пушкинском спектакле мрачную улицу средневекового города, кладбище с сумрачными деревьями на окраине Мадрида, монументальный кабинет Сальери; он искал — как и в комедиях — тон и стиль чужого быта; но спектакль, слишком пропитанный историческим и бытовым «подтекстом», приобретал грузность; отяжеленным выглядел рисунок психологии; терял легкость стих.
После Пушкинского спектакля в журнале «Любовь к трем апельсинам» появилась весьма резкая статья Мейерхольда, постоянного оппонента Бенуа и его уравновешенного традиционализма. Впрочем, далеки от восторга были и отклики благожелательных критиков.
Неудача привела к взаимному охлаждению МХТ и Бенуа, который сначала временно, а затем насовсем снял с себя официальные обязанности и творческих контактов не возобновлял.
В пространных мемуарах, написанных художником в эмиграции, рассказ обрывается, не дойдя до встречи с МХТ.
