Клавдия Николаевна Еланская
Актриса, Народная артистка СССР с 1948 года.
Клавдия Николаевна Еланская после гимназии училась во 2-м МГУ, стараясь совмещать занятия медициной и актерским искусством в вечерней театральной студией “Молодые мастера”. Даже после того, как была принята во Вторую студию в 1920 году, Еланская продолжала числиться на медицинском факультете в отпуске.
Как большинство студийцев, с 1920 года участвовала в спектаклях МХАТ “на выходах”, в студии же репетировала Изору в “Розе и Кресте”, играла Амалию в “Разбойниках”, Катерину в “Грозе”.
“Очень уж зелена. Да еще Судаков перемудрил с нею. Но со временем будет хорошая Катерина”, — писал Немирович-Данченко в 1923 г.
Еланская в самом деле не годилась для того, чтобы с ней “мудрили”. У нее было правильное, строгое лицо, мягкие темные глаза, ровный и постоянный нрав, вкус, воспитанный в старой интеллигентной семье. Знавший ее по студийным работам, по роли Софьи в “Горе от ума” (1925), размышлявший об ее участии в роли Элины в возобновлении пьесы Гамсуна “У врат царства” (1927), Немирович-Данченко находил в ней сходство с типом русской актрисы, который знал “в старину”. Ценил ее стихийную любовь к театру, неутолимую радость от пребывания на сцене, от того, что красива, что слово ее летит, что переживания свои в образе она успела полюбить.
“Самое главное, что только может быть на театре, — радость, радость и радость. Главнее идеи, пропаганды и даже психологии”. Идея радости творчества не противоречила тому, что дарование Еланской рассматривалось скорее, как драматическое. Но в “Горе от ума” ей не хватало ощущения жанра: ее голубка Софья любила Молчалина трепетно и искренне; любящая строгая Параша (“Горячее сердце”, 1926) выпадала из общего буйного игрового тона народной комедии; в Мирандолине, которая ей досталась в новой редакции “Хозяйки гостиницы” (1933), было маловато театральной звонкости, лукавой веселой энергии.
Сыграв в 1928 г. Елену в “Днях Турбиных”, она не закрепила за собою эту роль: не обладала переливчатостью, женственной улыбающейся загадочностью.
Сила ее личности и творчества заключалась в глубокой простоте, строгости и чистоте.
Как большинство студийцев, с 1920 года участвовала в спектаклях МХАТ “на выходах”, в студии же репетировала Изору в “Розе и Кресте”, играла Амалию в “Разбойниках”, Катерину в “Грозе”.
“Очень уж зелена. Да еще Судаков перемудрил с нею. Но со временем будет хорошая Катерина”, — писал Немирович-Данченко в 1923 г.
Еланская в самом деле не годилась для того, чтобы с ней “мудрили”. У нее было правильное, строгое лицо, мягкие темные глаза, ровный и постоянный нрав, вкус, воспитанный в старой интеллигентной семье. Знавший ее по студийным работам, по роли Софьи в “Горе от ума” (1925), размышлявший об ее участии в роли Элины в возобновлении пьесы Гамсуна “У врат царства” (1927), Немирович-Данченко находил в ней сходство с типом русской актрисы, который знал “в старину”. Ценил ее стихийную любовь к театру, неутолимую радость от пребывания на сцене, от того, что красива, что слово ее летит, что переживания свои в образе она успела полюбить.
“Самое главное, что только может быть на театре, — радость, радость и радость. Главнее идеи, пропаганды и даже психологии”. Идея радости творчества не противоречила тому, что дарование Еланской рассматривалось скорее, как драматическое. Но в “Горе от ума” ей не хватало ощущения жанра: ее голубка Софья любила Молчалина трепетно и искренне; любящая строгая Параша (“Горячее сердце”, 1926) выпадала из общего буйного игрового тона народной комедии; в Мирандолине, которая ей досталась в новой редакции “Хозяйки гостиницы” (1933), было маловато театральной звонкости, лукавой веселой энергии.
Сыграв в 1928 г. Елену в “Днях Турбиных”, она не закрепила за собою эту роль: не обладала переливчатостью, женственной улыбающейся загадочностью.
Сила ее личности и творчества заключалась в глубокой простоте, строгости и чистоте.
