Иван Михайлович Москвин
Актер, режиссер, директор МХТ. Один из основателей театра. Народный артист СССР с 1936 года. С 1943 г. директор МХАТ.
Иван Михайлович Москвин с 14 лет участвовал в любительских спектаклях. В 1893 г. поступил в Филармоническое училище и окончил его по классу Немировича-Данченко. Среди ролей на выпускных экзаменах — ждущий смерти доктор Ранк из “Норы” Ибсена и дурашливый паренек из Замоскворечья Елеся (“Не было ни гроша, да вдруг алтын” Островского).
Первый сезон после выпуска играл в Ярославле — 77 ролей, большей частью комических, в том числе роль Медведенко в “Чайке”. На следующий сезон был приглашен в Москву к Коршу, откуда и перешел в театр, организуемый его учителем.
Немирович-Данченко настоял, чтобы именно Москвин играл царя Федора в спектакле, которым открывался МХТ. Премьера “Царя Федора Иоанновича” сделала Москвина знаменитым. В согласии с принципами Художественного театра (“сегодня Гамлет, завтра статист...”) его занимали и на выходах (повар в “Чайке”, гость в “Дикой утке” Ибсена и др.).
Органическое понимание исторического характера, глубинная сердечность сочетались в нем с новизной актерской техники, с точностью “зерна” и задачи роли, с возбудимостью аффективных чувств, с даром коротких мазков, создававших подвижность и взволнованную вибрацию.
Как бы в продолжение роли Ранка были сыграны одержимый тоской по жизни гений- урод Арнольд (“Микаэль Крамер” Гауптмана,1901) и Освальд (“Привидения” Ибсена, 1905).
Но наиболее полно актер раскрывался в произведениях русских авторов: Лука (“На дне”, 1902), Епиходов (“Вишневый сад”, 1904), Загорецкий (“Горе от ума”, 1906), Голутвин (“На всякого мудреца довольно простоты”, 1910), штабс-капитан Снегирев (“Братья Карамазовы”, 1910), Федя Протасов (“Живой труп”, 1911), Прокофий Пазухин (“Смерть Пазухина”, 1914), Фома Опискин (“Село Степанчиково”, 1917).
Москвин нес в театр природное знание национальных типов и их резких крайностей; он подчас изумлял своими героями и всегда умел засвидетельствовать их достоверность. Обладая огромным запасом жизненных впечатлений, он был свободен в сценическом претворении их — трагедийном, трагикомическом, юмористическом, проникновенно психологичном.
Он равно разгадывал души униженных и оскорбленных и души унижающих и оскорбляющих; заставлял волноваться не только внутренней жизнью царя Федора с его стремлением «всех согласить, все сгладить», вернуть миру гармонию, но и внутренней жизнью глупого конторщика Епиходова и паяца-властолюбца Опискина. Как артист Москвин жил неистребимым любопытством к людям и ощущением их ценности (этими чертами он наделил странника Луку в «На дне» и за свое понимание спорил с Горьким). Взятое из гущи жизни обретало у него театральную увлекательность: знаток быта, он сгущал его и сообщал ему масштабность; владея всем богатством русских интонаций, он строил характер, играя речевыми изгибами, переменами звуковой окраски и темпа.
Сохранив в послеоктябрьские годы свои лучшие роли (царь Федор, Лука, Епиходов, Прокофий Пазухин, Голутвин, Загорецкий), Москвин сыграл Пугачева в «Пугачевщине» Тренева (1925). В «Горячем сердце» (1926) он в духе народной комедии сыграл фантастического безобразника Хлынова с едкой точностью социальной трактовки и со своеобразной удалью актерских приемов, со смелой импровизационностью. В «Унтиловске» Леонова (1928) он бесстрашно вникал в бунт Червакова, разгадывая в провинциальном морильщике клопов жгучее неприятие всего, что несет революция. С мощным юмором Москвин играл упоенного безответственностью враля Ноздрева («Мертвые души», 1932), с нежданной нежностью находил черты правдоискателя в незадачливом профессоре Горностаеве («Любовь Яровая», 1936), заинтересованно нащупывал характеры современников (Иван Горлов, «Фронт» Корнейчука, 1942; контр-адмирал Белобров «Офицер флота» Крона, 1945).
Тонкость психологического рисунка, сила скрытого чувства, совершенная правда переживания сделали шедевром одну из его последних ролей — роль Флора Федулыча, сыгранную в партнерстве с А. К. Тарасовой («Последняя жертва» Островского, 1944).
Москвин пользовался известностью как чтец, прежде всего как исполнитель Чехова. Был сорежиссером нескольких постановок («Синяя птица», 1908; «Ревизор», 1908; «Месяц в деревне», 1909; «Смерть Пазухина», 1914; «Три толстяка» Олеши, 1930).
Первый сезон после выпуска играл в Ярославле — 77 ролей, большей частью комических, в том числе роль Медведенко в “Чайке”. На следующий сезон был приглашен в Москву к Коршу, откуда и перешел в театр, организуемый его учителем.
Немирович-Данченко настоял, чтобы именно Москвин играл царя Федора в спектакле, которым открывался МХТ. Премьера “Царя Федора Иоанновича” сделала Москвина знаменитым. В согласии с принципами Художественного театра (“сегодня Гамлет, завтра статист...”) его занимали и на выходах (повар в “Чайке”, гость в “Дикой утке” Ибсена и др.).
Органическое понимание исторического характера, глубинная сердечность сочетались в нем с новизной актерской техники, с точностью “зерна” и задачи роли, с возбудимостью аффективных чувств, с даром коротких мазков, создававших подвижность и взволнованную вибрацию.
Как бы в продолжение роли Ранка были сыграны одержимый тоской по жизни гений- урод Арнольд (“Микаэль Крамер” Гауптмана,1901) и Освальд (“Привидения” Ибсена, 1905).
Но наиболее полно актер раскрывался в произведениях русских авторов: Лука (“На дне”, 1902), Епиходов (“Вишневый сад”, 1904), Загорецкий (“Горе от ума”, 1906), Голутвин (“На всякого мудреца довольно простоты”, 1910), штабс-капитан Снегирев (“Братья Карамазовы”, 1910), Федя Протасов (“Живой труп”, 1911), Прокофий Пазухин (“Смерть Пазухина”, 1914), Фома Опискин (“Село Степанчиково”, 1917).
Москвин нес в театр природное знание национальных типов и их резких крайностей; он подчас изумлял своими героями и всегда умел засвидетельствовать их достоверность. Обладая огромным запасом жизненных впечатлений, он был свободен в сценическом претворении их — трагедийном, трагикомическом, юмористическом, проникновенно психологичном.
Он равно разгадывал души униженных и оскорбленных и души унижающих и оскорбляющих; заставлял волноваться не только внутренней жизнью царя Федора с его стремлением «всех согласить, все сгладить», вернуть миру гармонию, но и внутренней жизнью глупого конторщика Епиходова и паяца-властолюбца Опискина. Как артист Москвин жил неистребимым любопытством к людям и ощущением их ценности (этими чертами он наделил странника Луку в «На дне» и за свое понимание спорил с Горьким). Взятое из гущи жизни обретало у него театральную увлекательность: знаток быта, он сгущал его и сообщал ему масштабность; владея всем богатством русских интонаций, он строил характер, играя речевыми изгибами, переменами звуковой окраски и темпа.
Сохранив в послеоктябрьские годы свои лучшие роли (царь Федор, Лука, Епиходов, Прокофий Пазухин, Голутвин, Загорецкий), Москвин сыграл Пугачева в «Пугачевщине» Тренева (1925). В «Горячем сердце» (1926) он в духе народной комедии сыграл фантастического безобразника Хлынова с едкой точностью социальной трактовки и со своеобразной удалью актерских приемов, со смелой импровизационностью. В «Унтиловске» Леонова (1928) он бесстрашно вникал в бунт Червакова, разгадывая в провинциальном морильщике клопов жгучее неприятие всего, что несет революция. С мощным юмором Москвин играл упоенного безответственностью враля Ноздрева («Мертвые души», 1932), с нежданной нежностью находил черты правдоискателя в незадачливом профессоре Горностаеве («Любовь Яровая», 1936), заинтересованно нащупывал характеры современников (Иван Горлов, «Фронт» Корнейчука, 1942; контр-адмирал Белобров «Офицер флота» Крона, 1945).
Тонкость психологического рисунка, сила скрытого чувства, совершенная правда переживания сделали шедевром одну из его последних ролей — роль Флора Федулыча, сыгранную в партнерстве с А. К. Тарасовой («Последняя жертва» Островского, 1944).
Москвин пользовался известностью как чтец, прежде всего как исполнитель Чехова. Был сорежиссером нескольких постановок («Синяя птица», 1908; «Ревизор», 1908; «Месяц в деревне», 1909; «Смерть Пазухина», 1914; «Три толстяка» Олеши, 1930).
